Горбачёв поднял трубку телефона, на лице сразу же отразилось волнение и какое-то дикое замешательство, словно с ним говорили с того света или как бы он встретился с феноменом инопланетян. Хотя тот кто говорил с ним? ничего особенного не сказал, просто – надо ускорить какие то процессы, но он сперва с ужасом сказал – нет, затем подавленным голосом стал просить хотя бы три месяца.
На другом конце провода это явно кому то не понравилось и в ответ прозвучало лишь какой то странный совет или скорей всего предложение о чём то, что сможет помочь ему двигаться ускоренными темпами. Да, да! Так и было сказано, – Михаил Сергеевич, то что произойдёт завтра, может это ускорит ваше желание действовать быстрее.
Что случилось завтра? А завтра случилось то, что 4 реактор на Припяти – решили перезагрузить молодыми специалистами… Дальше в комментарии к видео…
Видео День ТВ: Андрей Фурсов: Кто подкупил Горбачёва
Андрей Фурсов: Головокружение от Перестройки
2005 год
Сквозь все неадекватности и глупости курса Горбачёва – а их было немало – прочерчивается железная логика, работающая на формирование нового класса социальных хищников, «тремя источниками, тремя составными частями» которого стали номенклатура, криминалитет и иностранный капитал, плюс примкнувшие к ним «шудры» из советской интеллигенции, мечтавшие стать буржуазией.
А надо бы иначе!
В «Литературная газета», № 27, 12 июля 2005 года опубликована статья Александра Ципко «Не могу иначе». Откликаюсь на неё по двум причинам: во-первых, автор совершенно неверно представил мою точку зрения по нескольким важным вопросам; во-вторых, в статье подняты интересующие меня проблемы. Это логика развития коммунистического строя, кризис советского общества, оценка дореволюционной и нынешней ситуации (и вытекающая отсюда оценка перестройки и Горбачёва), проблема сталинизма…
О передёргиваниях
«Историк Андрей Фурсов, – пишет А.Ципко, – видит основную заслугу советской России в том, что она способствовала демократизации Запада в ХХ веке, в том, что она «заставила буржуинов идти на уступки и стремиться максимально камуфлировать господство». Поэтому соответственно вина Горбачёва состоит в том, что его перестройка привела к гибели СССР как «субъекта мировой политики». Для Андрея Фурсова, как в своё время для певцов большевистской революции Р.Роллана и Ж.-П. Сартра, нет ни «красного террора», ни истребления духовенства, ни физического уничтожения коренных русских сословий, ни ужасов насильственной коллективизации, а есть только «cубъектность» мировой истории, «субъектность СССР», позволяющая облагородить западное общество».
Это позволяет А.Ципко утверждать, что для меня нет «красного террора» и всего остального? Очень даже есть. Помимо прочего, именно поэтому я отказался вступить в ту партию, в которой он не только состоял, но и делал карьеру в советское время. И где же в моей статье обнаруживается тезис об уступках буржуазии трудящимся на Западе как об «основной заслуге» СССР? У меня этого нет. Как нет и причинной связи, фиксируемой А.Ципко с помощью слова «поэтому», которое он добавляет от себя в мою аргументацию. Я нигде не писал об уступках со стороны буржуазии как главной цели существования СССР. Об уступках со стороны буржуазии средним и рабочим классам Запада благодаря существованию СССР у меня говорится совершенно в ином контексте – когда я объясняю причины существования на Западе демократических форм как отклонения от имманентной логики капитализма.
Не соответствует действительности и фраза о том, что я не затронул вопрос о системном кризисе советской модели социализма.
Хотя моя статья не о социальной природе советского общества и не о кризисе, она – о мифах перестройки и мифах о перестройке, в ней я чёрным по белому пишу о перестройке как о системном кризисе брежневской модели социализма (и коммунистического строя как системы).
Начало «игры в одни ворота»
При Хрущёве и Брежневе номенклатура боролась за обеспечение гарантий своего существования. В ходе борьбы кое-что перепадало не только её прилипалам (торгаши, «интеллектуха»), а и населению – от квартир в «хрущобах» и участков в шесть соток до низкой квартплаты, возможности работать, не напрягаясь…
Но на рубеже 1970–1980-х годов этот неравный, но всё же двусторонний процесс пришёл к финишу из-за исчерпания ресурсов и изменившейся не в пользу СССР ситуации в мире. Настал «момент истины» для господствующих групп СССР: сохранять и расширять привилегии, обретённые в брежневский период, поддерживать и увеличивать социально-экономический разрыв относительно подавляющей массы населения можно было лишь в одностороннем порядке, в виде «игры в одни ворота» – не только лишая население перепадавшего ранее, но ещё изымая часть принадлежавшей ему доли продукта. Для этого номенклатуре нужно было изменить статусное положение на классовое. Объективно это требовало создания определённых социально-экономических условий: решение проблем легальной эксплуатации (её решили в криминальной форме) и экономического механизма изъятия продукта, превращение дохода в капитал (сделано подключением к мировому рынку).
Создание указанных условий необходимо было подать как важнейший шаг на пути к демократизации, гласности, в «борьбе с тоталитаризмом» за«нормальное общество» (этот шаг объективно требовал победы западной идеологии и массовой культуры, работающих на интересы Запада, над советской, коренного перелома в психоисторической войне Запада против России/СССР), как борьбу в интересах всего общества.
Маркс и Энгельс писали: класс, совершающий революцию, по объективным и субъективным причинам, какое-то время должен выставлять себя в качестве представителя общества в целом, питая этой иллюзией общество и в то же время питаясь ею. Для реализации такогокурса нужны специфические деятели, способные с известной долей искренности (сложная комбинация обмана, самообмана, тщеславия, комплексов) забалтывать.
Генетическая и переходно-промежуточные фазы в истории (когда главное для господствующих групп – консолидация и концентрация сил, создание условий для последующего броска на общество, из которого предварительно надо выпустить пар) выталкивают на первый план именно лидеров-болтунов, мастеров «оральной политики» (Горбачёв, Хрущёв).
С точки зрения объективных интересов господствующих групп, системная задача «оральных политиков» – как можно дольше скрывать групповой интерес за якобы общенародным, отвлечь внимание шараханьем из стороны в сторону, словоизвержением, прожектами и лозунгами от готовящихся или происходящих процессов передела, скомпрометировать эти лозунги и «на выходе», помимо прочего, получить массовую апатию.
Сквозь все неадекватности и глупости курса Горбачёва – а их было немало – прочерчивается железная логика, работающая на формирование нового класса социальных хищников, «тремя источниками, тремя составными частями» которого стали номенклатура, криминалитет и иностранный капитал плюс примкнувшие к ним «шудры» из советской интеллигенции, мечтавшие стать буржуазией.
Перестройка решила задачу представления групповых интересов в качестве общенародных. Под эту сурдинку уничтожили «социалистическую субъектность». Тогда и выяснилось: именно она была гарантией советского населения от эксплуатации, нищеты, депопуляции, щитом от своих и заморских хищников. Эта субъектность была жизнью. Теперь для 60–70% населения вместо жизни – выживание. Зато небольшой процент людей получил возможность «рубить бабло», ездить за границу, кривляться на ТВ…
Главное – начать
Горбачёвщина – «акция прикрытия» коренного поворота от уменьшающегося сотрудничества господствующих групп СССР и населения к системно оформленному (собственность, рынок) существованию первых за счёт второго, устранение всех помех на этом пути (прежде всего «системы СССР»). Ельцинщина – полная реализация данного поворота.
Именно перестройка заблокировала возможность по-настоящему демократической, в интересах общества в целом трансформации советского социума, уже в 1987–1988 гг. направив его развитие в русло будущего криминально-номенклатурного пара-капитализма (с комсомольским задором превратившегося в криминально-олигархический).
Последний предполагал неразрывную связку:
1) отсечение от «общественного пирога» огромной, подавляющей части населения, лишение его доступа к благам цивилизации (в том числе и тем, которые обеспечивала ему советская цивилизация в 1950–1970-е годы);
2) разрушение СССР, устранение мирового геополитического и экономического (космос, оборонка) конкурента, то есть лишение субъектности в мировой политике, окончательное превращение в сырьевой придаток Запада.
Элементы связки были необходимым условием друг друга: криминально-номенклатурный (в либеральной обёртке) пара-капитализм требовал интеграции в мировую капиталистическую систему в качестве политически зависимого сырьевого придатка, что предполагало предварительную капитуляцию перед Западом. Интеграция же предполагала уничтожение массового советского среднего класса, сталкивание его в бедность, а советских бедных – в нищету, в нежизнь.
Объективно начало этому «двойному удару», сделав его последствия необратимыми, положила перестройка. Она объективно стала средством и способом трансформации поздне-коммунистической социальной гнили и превращения её в класс – в шестёрочный сегмент глобального класса хозяев.
Именно перестройка стала «первичным бульоном» слоя посткоммунистических хозяев и кузницей их кадров –«молодых волков», шакалов и рыжих псов приватизации, «гениальных» менеджеров, реальный потолок возможностей которых – торговля цветами и поставка девушек в зарубежные бордели, а единственная способность – не создавать что-то новое, они слишком примитивны и мелки для этого – отнять, поделить и тупо проедать наследие охаиваемого ими СССР.
Фальшивая дилемма
Логика, предлагаемая А.Ципко и с позиций которой он критикует оппонентов, проста: те, кто не принял перестройку, – сталинисты. Либо принимать усилия Горбачёва, проявлять снисходительность к его слабостям, либо принимать сталинизм, восторгаться садизмом Сталина! Исторический коммунизм (социализм) здесь отождествляется только со сталинизмом и исчерпывается им, то есть ранней стадией. А куда же делись переходная (хрущёвская) и зрелая (брежневская) фазы?
Генетические и ранние стадии всех систем, будь то целые социумы или империи, все молодые общества характеризуются исключительно жестоким, кровавым характером, основаны на организованном насилии.
Рабовладение, феодализм, капитализм начинались крайне жестоко. Сталинский СССР – в этом ряду, с поправкой на эпоху массового общества, в котором все процессы приобретают массовый характер.
Один из главных приёмов западной пропаганды (во второй половине 1980-х его активно использовали перестроечные СМИ, а после 1991 г. –«либеральные») был в том, что зрелому советскому обществу постоянно адресовали упрёки, связанные с ранним коммунистическим строем. Это примерно то же самое, что нынешнюю Великобританию осуждать за кровь и слёзы индийцев, африканцев, аборигенов Тасмании. Но ведь этого никто не делает. А с СССР делали, поскольку это было важным оружием в психоисторической холодной войне Запада против СССР, продолжающейся до сих пор, теперь уже прямо против России и прежде всего против русских.
Я отказываюсь делать выбор в рамках навязываемой фальшивой дилеммы «либо Горбачёв, либо Сталин». Мой ответ – принцип системности и историзма в анализе социальных явлений и сравнение систем по одним и тем же критериям и стадиям. Тогда и можно корректно рассуждать о советском коммунизме 30-х.
Оживление интереса к Сталину – это не только ностальгия по державности, которую сдали перестройщики, сформировав алгоритм – условный рефлекс прогрессирующей сдачи позиций страны горбачёвским, а затем и послегорбачёвским руководством, оказывавшемся во всё худшем и зависимом положении относительно верхушки Запада.
Это прежде всего запоздалое освобождение от господствовавшего с 1956 г. подло-лживого несистемного взгляда на Сталина глазами зрелой и сытой советской номенклатуры и «шестидесятников», по сути выполнявших заказ одной из её фракций.
Миф о «нормальном обществе» и отклонениях от него
Для А.Ципко перестройка – это «реставрация нормального общества, нормальной жизни». Он пишет, что со своей правдой о перестройке остаётся в одиночестве, ибо в современной России нет «подлинной… правоконсервативной интеллигенции, мечтающей вернуться к тому, что было до социализма», как к нормальному, заслуживающему восстановления состоянию (важно «стремление вернуть к жизни то, что было до большевиков»).
Это главное в позиции и мировоззрении А.Ципко, напрочь перечёркивающее его гневную финальную филиппику в адрес людей, которые ни в грош не ставят жизнь и счастье миллионов людей, отказывают своему народу в праве на свободу, собственность и т.д. Именно «нормальное» досоциалистическое общество топтало жизни миллионов людей, ввергая их в отчаяние, материализовавшееся революцией. Именно это происходит в РФ сегодня как логическое следствие системного кризиса советского общества под названием «перестройка», она же – выход из этого кризиса по пути создания «олигархического богатства», превращения номенклатуры в класс, а советского общества – в «нормальное общество» сверхбогачей и сверхнищих.
Видимо, А.Ципко полагает, что предреволюционное русское общество с чудовищной бедностью, с фантастической социально-экономической поляризацией, безответственной верхушкой и нарциссической интеллигенцией, общество социального гниения (достаточно посмотреть земскую статистику), глубоко больное общество, превращающееся в политико-экономический придаток Запада, – это «нормальное общество».
Отклонения в историческом развитии бывают у маленьких стран. У стран-миров, стран-гигантов типа России девиаций не бывает. Коммунистический строй был абсолютно логичен и закономерен в рамках эволюции России с XVI в. как с точки зрения власти, так и с точки зрения населения.
С точки зрения власти, это было полное очищение последней от всех «классово-собственнических привесков» – эта тенденция пробивала себе путь с XVI в. С точки зрения населения, которое в России никогда не было ни частнособственническим, ни классово-эксплуатируемым (эксплуатация классового типа в России предполагает отчуждение не только прибавочного, но в значительной степени необходимого продукта, поэтому довольно быстро ведёт либо к диктатуре, либо к гнилому распаду страны, либо к революции), коммунистический строй оказался положительной социальной формой «неклассовости». Другое дело, насколько возможен системный антикапитализм в капсистеме, но это не тема данной статьи.
Русское общество конца XIX – начала ХХ в. было кризисным; распад, разложение, гниение обгоняли возникновение нового, шёл процесс олигархизации самодержавия, Россия по сути переживала смуту, в которую её вверг своими непродуманными реформами Александр II и его квази-либеральное окружение.
Большевизм был логически закономерным, кризисным и хирургически-страшным выходом из кризисной и страшной ситуации, из этой смуты. Россия в начале 1900-х годов шла к кошмарному состоянию, похожему на то, в котором РФ оказалась в конце 1990-х. Хотите добольшевистскую, «нормальную» Россию? Тогда неизбежно получите и большевизм.
Post scriptumн.
Богданов статью о перестройкеназвал «Дорога в ад» («ЛГ», No 27). Тем социальным адом, которым для миллионов людей обернулась эта дорога, она не заканчивается, это промежуточная остановка. Реальный конец этого пути для России (разумеется, если он будет пройден) – небытие, ничтожность. России как субъекту нет места в поздне-капиталистическом мире. Место есть русскому пространству, ресурсам и биомассе: мозги для корпораций, женские и детские тела для борделей, здоровые органы для пересадки – место «у параши» в международном разделении труда.
Без субъектности, пусть завоёванной с огромными потерями (а когда бывало иначе?), народ превращается в биомассу – лёгкую добычу для хищников. Горбачёвы-яковлевы подтолкнули население к самому краю пропасти, гайдары-чубайсы столкнули его туда, а грефы-зурабовы пытаются добить окончательно. То, что произошло в 1990-е, – логическое и неизбежное следствие перестройки. Иного (при эволюционном развитии) после 1987–1988 гг. было не дано.
Ещё в самом начале перестройки глубоко уважаемый и высоко ценимый мной Александр Зиновьев определил горбачевизм как «стремление заурядных, но тщеславных партийных чиновников перехитрить не только людей, но и объективные законы человеческого общества». Стремление обернулось катастрофой для большинства населения. И вот теперь нас пытаются убедить, что попытка обмануть законы истории удалась и что именно перестройка, освободив людей от коммунизма (того, что перестал строить Брежнев?!), принесла им блага цивилизации.
Александр Ципко: Не могу иначе
Александр Ципко, «ЛГ», №27, 6-12 июля 2005 г., Александр Ципко – tsipko.ru
В своей заключительной статье о перестройке я попытаюсь ответить только на те письма в редакцию, которые были обращены ко мне лично и посвящены прежде всего оценке мотивов появления моей статьи «Головокружение от перестройки».
Несомненно, как было заявлено сразу, данная статья отражает лишь моё личное, позитивное отношение к перестройке, но отнюдь не мнение редакции «ЛГ». Вынужден, к сожалению, с опозданием заявить, что в данном случае личное надо понимать только как мировоззренческое, как личную идейную позицию, а не как проявление благодарности в обмен на какие-то услуги, блага или дружбу.
Вообще меня поразило, что во всём ищут корысть, интересы чистогана (мол, автор «кормился из рук Горбачёва», а потому его защищает) те авторы и даже писатели, которые заявляют о своей преданности коммунистической идее, идеалам Октября. Никому из этих идейных, верящих в Ленина и Сталина, авторов не могло и в голову прийти, что их оппоненты тоже ставят во главу угла свои идеи и ценности. Всё это даёт мне основания полагать, что за нашим советским сознанием во многих случаях стоял тот же, по определению Горького, «свирепый собственнический индивидуализм», только в замороженном виде, подавленная страсть к обогащению, зависть к чужому богатству.
И надо сказать, что Ельцин и демократы в 1990–1991 годы с большим успехом использовали эти затаённые страсти собственника, и прежде всего зависть, во время кампании по разоблачению так называемых привилегий номенклатуры. В результате чего наш советский человек вместо номенклатуры, которая «объедалась сардельками и чёрной икрой из распределителей», получил «семью» своего любимца Ельцина, которая обладает миллиардными состояниями, закупает виллы в самых дорогих районах Лондона и отделанные золотом яхты. Но это так, к слову.
В этой связи для чистоты позиции должен сказать, что я никогда, когда М.С.Горбачёв был Генеральным секретарём ЦК КПСС, не только не входил в так называемый ближайший круг сподвижников Генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачёва, но и никогда, даже мимолётно не общался с ним.
Правда состоит в том, что некоторые мои идеи из книги «Некоторые философские аспекты теории социализма» (М., 1983) действительно стали частью идейного багажа перестройки, и прежде всего призыв к трезвости, к критической оценке реальных результатов социалистического строительства, к отказу от классовой морали. Но сам по себе этот факт идейного родства не открыл мне доступ в «ближайший круг Горбачёва», хотя я, как все без исключения работники аппарата ЦК КПСС в то время, посчитал бы за большую честь в нём оказаться.
Я как пришёл в аппарат консультантом Международного отдела, так и ушёл консультантом ровно за два года до августа 1991 года. Я никогда в жизни не цеплялся за кресло, в чём обвиняют меня многие критики моей статьи. Горбачёв позвал меня создавать Горбачёв-фонд только тогда, когда он лишился власти, то есть в январе 1992 года. Кстати, я ушёл из фонда ровно десять лет назад по собственному желанию.
Раз разговор о перестройке у нас всё время переходит на личности, должен сказать, что Борис Николаевич Ельцин куда больше ценил мои способности, чем Михаил Горбачёв. Ельцин в начале марта 1991 года предлагал мне работу в качестве идеолога его команды, в начале 1992 года предлагал возглавить создаваемый комитет по национальностям, меня бы ожидала большая карьера, если бы летом 1993 года я ушёл из Горбачёв-фонда. Но я не смог принять все эти заманчивые предложения из рук политика, который сделал ставку на распад СССР и этот распад осуществил. Я вспомнил об этом только для того, чтобы на конкретных примерах показать, что ценность свободы для меня всё же выше, чем любовь и дружба великих мира сего.
Перестройка меня интересует прежде всего как переломный момент в российской истории ХХ века, как стихийная, спонтанная, неосознанная контрреволюция или реставрация нормального общества, нормальной жизни. Другое дело, что реставрация свободы, условий для полноценной политической и умственной деятельности была использована любимцами народных масс, Ельциным и лидерами «Демократической России», не для созидания, а для разрушения. Но в этом, по моему глубокому убеждению, уже нет прямой вины Горбачёва и его команды. В начале перестройки было трудно поверить, даже представить, не только то, что политическая инициатива так быстро перейдёт в руки партии разрушения страны, а то, что население Российской Федерации, и прежде всего его русское большинство, с таким воодушевлением поддержит идею распада страны, идею «суверенизации РСФСР». Никуда не уйти от того кричащего факта, что в августе 1991 года никто ни в одной области России не поддержал ГКЧП, не поддержал тех, кто пытался спасти целостность страны.
Дело таким образом не в «обожании» Горбачёва, а в понимании причин, мотивов, исторического смысла того, что было перестройкой. Я лично уже давно расстался с марксистскими, вернее, гегелевскими иллюзиями по поводу личных качеств тех, кто вершит судьбу народов и государств. Нет на самом деле никаких «вождей» и «лидеров».
Меня подвигло на эту статью о перестройке и Горбачёве желание поставить вопрос об ответственности народов РФ, русского народа за свой политический выбор. Нельзя, как это делали некоторые лидеры «ДР», говорить об ответственности первых поколений советских людей за сталинизм, за преступления системы. Эти люди никого никогда не выбирали. Но есть полное основание говорить об ответственности населения РФ и за распад СССР, и за радикальные, разрушительные реформы. Народ пошёл не за коммунистом Н.И.Рыжковым, а за демократом Б.Н.Ельциным, который открыто боролся с «советской империей». Народ отвернулся от Горбачёва, который был против немедленного перехода к частной собственности, но он активно поддержал Ельцина, который обещал царство рыночной экономики.
По моему убеждению, нельзя восстановить пошатнувшееся духовное здоровье российской нации, не вспомнив и об ответственности народа, и прежде всего русского народа, за его политический выбор, за его ставку на суверенитет РСФСР и на Ельцина. Может или не может русский народ стать самостоятельным творцом своей истории – вот вопрос, который стоит за проблемой перестройки. Я обратил внимание, что все противники перестройки настаивают на том, что народ не понимал, не видел, что суверенитет РСФСР ведёт к распаду СССР, а потому во всём надо винить не население РСФСР, а саму перестройку, которая поставила его перед этим выбором.
Нельзя, на мой взгляд, не вспомнить, что с 1990 года главным творцом беды стало население РСФСР, и прежде всего население Центральной России, которое само, по собственной воле разрушило историческую Россию.
Устал и морально и физически от этих повторяющихся уже пятнадцать лет разговоров о том, что «мы не понимали, что означает суверенная РСФСР», что всё из-за «родимого пятна Горбачёва, который продал страну американцам» или который вместе с Маргарет Тэтчер с юности состоял в масонской ложе. Я глубоко убеждён, что если такое мутное, сумеречное сознание сохранится, если народ будет верить, что всему виной родимое красное пятно Горбачёва, то у России и у русских просто нет будущего. Многие авторы писем обвиняют меня в неуважении к русскому народу. Они говорят, что все мои рассуждения о том, что все наши беды от русского «авось», от надежды на чудо, на халяву, от легковерия, от дефицита самостоятельного мышления, оскорбляют достоинство русского народа. Но я с этим категорически не согласен. Оскорбляют достоинство нашего народа многие так называемые славянофилы, которые говорят с ним, как с ребёнком, несмышлёнышем, которые откровенно навешивают ему лапшу на уши своими рассказами о нашем «особом русском пути», о нашей «великой русской миссии» или о том, что он, народ, всегда может «восстать из пепла».
Несомненно, вина Горбачёва как руководителя страны состоит в том, что после мартовского референдума о единстве страны он не разогнал, согласно Конституции, Верховный Совет РСФСР, который в апреле 1991 года объявил верховенство республиканского закона над союзным, пошёл войной на единство страны. Но будем честны перед собой. Если бы даже Горбачёв проявил мужество и отважился сам уже в апреле 1991 года создать своё ГКЧП, то поддержал бы его народ, тем более население Москвы? Конечно же, нет. В апреле произошло бы то, что произошло в августе 1991 года. Народ тогда очертя голову, как всегда, пошёл бы за Ельциным. Н.Г.Богданов утверждает, что «против Банана голосовал цвет русской нации, а за него – маргинальные слои, легко поддающиеся на пропаганду». Но мне думается, что Н.Г.Богданов не отдаёт себе отчёта, что говорит. Разве имеет право какой-нибудь народ называться народом, если он на шестьдесят процентов состоит из «маргинальных слоёв»?
Никакое ЦРУ, никакие «масоны» не додумались бы до безумной идеи «суверенитета РСФСР», до безумия отделения РСФСР от России, на котором настаивали наши новые славянофилы, писатели-почвенники. Они, американцы, ещё в июне 1991 года не верили, что такое безумие возможно. Хотя «Свобода», представляющая интересы определённой части конгресса США, и лидеры нашей «Демократической России» уже в 1990 году осознали «пользу» этой безумной идеи и начали внедрять в русские массы мысль о том, что они бедны от того, что они кормят другие республики, что когда РСФСР станет «суверенной», то тогда её население само будет пользоваться благами наших неиссякаемых недр.
Различие, коренное различие между мной и критиками моей статьи состоит в том, что я считаю русских, украинцев, белорусов, потомком которых я являюсь, нормальными людьми, достойными того, чтобы жить достойно, сохраняя право на жизнь, на память о предках, право пользоваться всеми благами европейской, христианской цивилизации, к которой они принадлежат. Те же, кто отвергает усилия Горбачёва, направленные на восстановление нормальной жизни, напротив, полагают, что для русских сталинизм с его посягательствами на жизнь, свободу чувств и мыслей, сталинизм с железным занавесом и вечным страхом, с металлическим привкусом в зубах есть норма.
И ещё одно замечание личного характера. Когда я говорил о негативных последствиях крестьянского происхождения Горбачёва и, в частности, о проявлении его очевидного холопства перед «другом Колем» и «другом Бушем», я ни в коем случае не хотел обидеть ни российское крестьянство, ни трудовой народ нашей страны. Я сам, в отличие от Н.Г.Богданова, который является крестьянином «в некотором роде», на добрую половину являюсь потомком крестьян и хорошо знаю, о чём я писал. У нас, идущих из народных низов, с детства мало уверенности в себе, но зато хоть отбавляй угодничества, сервильности, инстинктивного желания угодить тем, от кого зависит твоя судьба.
Моё детство и отрочество прошли в доме моего деда Ципко Еремея Андреевича, крестьянина из-под Проскурова, который, перебравшись в Одессу, построил себе дом на окраине города и до конца жизни добывал для себя и для семьи хлеб, как вы говорите, «крестьянским трудом».
Он и умер в начале лета на земле, когда полол свои бесконечные грядки. Когда дед умер, а мама попала в больницу с переломом позвоночника, все эти грядки легли на мои, двенадцатилетнего мальчика, плечи, и я сам вырастил весь урожай и даже продал, обеспечив семье пропитание на зиму. Я, кстати, до сих пор всю весну и лето работаю на земле у себя в деревне. Не ради пропитания, а потому, что не могу жить без труда на земле. Так что при всём желании никому не удастся меня сделать «персоной нон грата среди сельчан».
Я прекрасно понимаю, что таланты и способности от природы более или менее одинаково распределены между всеми классами. Но все же одно дело – способности и таланты, другое дело – условия для их развития. В рабочих, а тем более крестьянских семьях эти условия ничтожно малы по сравнению с условиями в семьях наследственной интеллигенции, наследственной аристократии.
Из истории человечества очень хорошо известно, что для уничтожения нации достаточно уничтожить её образованные классы. Немцы в 1939 году начали свою политику уничтожения польской нации с расстрела всех без исключения профессоров Краковского университета. «Ленинская гвардия» начала уничтожение российской нации в 1918 году с расстрела в Петрограде и Москве сотен заложников, состоящих из гимназистов, студентов, профессоров, чиновников. Кто-нибудь из защитников Октября и сталинского социализма отдаёт себе отчёт, как много будущих Королёвых, Ландау, Александровых потеряла российская нация во время красного террора и сталинских репрессий тридцатых?!
Нынешнее состояние России говорит о том, что вырезанную на корню национальную элиту возродить очень сложно, и в нашем трагическом случае, наверное, вообще невозможно. Невозможно провести глубинную культурную революцию в стране, где планка духовности опущена до земли, до краткого курса ВКП (б) Иосифа Сталина.
Думается, что настало время во благо самого народа отказаться от марксистского мифа о трудящихся классах как носителях самого передового, прогрессивного сознания. Нам очень не хватает элементарной трезвости. Были крестьяне, которые совершали подвиг. Но были и крестьяне, которые бросили фронт в 1917 году, чтобы успеть к разделу земли. Если бы дело обстояло так, как пишет Н.Г.Богданов, если бы «крестьянин, как никто другой из россиян, знал и знает себе цену», то я бы вообще не писал статью о перестройке. Проблема состоит в том, что сегодня, как пишет сам Н.Г.Богданов, значительная, подавляющая часть населения россиян, и прежде всего крестьянства, маргинализирована. Правда состоит в том, что современная русская деревня вырождается на наших глазах.
И только красивыми словами о великих подвигах крестьянской России здесь не поможешь. Последний шанс – испугать русского крестьянина правдой о нём самом. Надо ценить величие побед и подвигов русского народа. Но одновременно, на мой взгляд, надо видеть, что нынешнее состояние ума, духа, нравственного и физического здоровья подавляющей части русского народа носит угрожающий характер. Утрата привычки самостоятельно мыслить, полагаясь только на свой разум, – главная беда современного российского электората. Я лично не вижу другого способа остановить деморализацию значительной части населения, кроме как призвать к правде, заставить людей посмотреть на себя со стороны и самим ужаснуться собой.
Меня поразило, что никто из критиков моей статьи о перестройке ничего не говорит по существу вопросов, поднятых в статье. Была ли перестройка ответом на запрос масс, и прежде всего интеллигенции? Как долго руководство КПСС могло игнорировать растущий запрос на свободу слова, запрос на правду о советской истории, эмиграции, запрос на освобождение от тягот цензуры, выездных комиссий и т.д. Был ли Горбачёв «реформатором-самоучкой» или он шёл путём Хрущёва, путём Брежнева? Могло ли руководство КПСС не реагировать, отгородиться от тех демократических перемен, которые происходили в Венгрии, Польше?
Никто из авторов писем в газету, даже такой серьёзный историк, как Андрей Фурсов, не затронул вопрос о прогрессирующем системном кризисе советской модели социализма.
Парадокс состоит в том, что в нашей стране, которая взяла на вооружение монархический герб и красно-бело-синий флаг Деникина, до сих пор сильны, укоренены левые иллюзии, сохраняется в той или иной форме вера в преимущества ленинско-сталинского социализма.
Социальные, моральные блага, принесённые перестройкой и освобождением от коммунизма, никто не хочет замечать. При этом мало кто хочет признавать, что уже нельзя было избежать ломки системы, что никакого будущего у «передового общественного строя» не было. Мало кто хочет понимать, что китайский вариант у нас не был возможен, что, в отличие от КПК, КПСС не была национальной партией, выше всего ставящей исторические национальные интересы своего народа.
Наверное, это связано с тем, что для подавляющей части нашей пишущей интеллигенции, независимо от её партийной принадлежности, погибший в результате неудач перестройки советский строй всё же является главной ценностью. Реставрационная концепция отвергается с порога, ибо для подавляющей части нашей интеллигенции не люба старая Россия, им, как говорил Булат Окуджава, «не жаль старой России».
Я в большинстве случаев остаюсь со своей правдой о перестройке в одиночестве (совсем не гордом), ибо у нас в современной России, в отличие от других бывших социалистических стран Восточной Европы, практически нет подлинной консервативной, правоконсервативной интеллигенции, мечтающей вернуться к тому, что было до социализма. У нас последовательный антикоммунист Александр Солженицын оказался на самом деле в одиночестве, ибо как консерватор он чужд по духу и тем, кто реально контролирует Кремль, и тем, кто находится сейчас в оппозиции к нему. Парадокс России состоит в том, что у нас до сих пор самой правой и самой консервативной партией является КПРФ Зюганова. Хотя очевидно, что подлинная реставрация старого, того, что было до социализма, невозможна ни после трёх поколений, как у нас, ни после двух поколений, как в Польше, Венгрии, Чехословакии. Но в данном случае важна не сама возможность реставрации, а наличие стремления к ней, стремление вернуть к жизни то, что было до большевиков.
Но, как выяснилось, этому, то есть освобождению от коммунизма, в нашей интеллигентской среде практически некому радоваться. Для одних сама идея реставрации неприемлема, ибо для них старая Россия была прежде всего «черносотенная Россия». Для других неприемлема, ибо она была «Россией дворян и рабов», для третьих потому, что она, Россия, никогда не была русской Россией, а была Россией для немцев, датчан, голландцев и т.д.
Вот почему для большинства нынешней российской интеллигенции, для тех, кто читает и пишет в газеты, Горбачёв враждебен не столько потому, что его реформы привели к гибели исторической России, Российской империи, а прежде всего потому, что они привели к гибели первого «социалистического государства на земле».
К примеру, историк Андрей Фурсов видит основную заслугу советской России в том, что она способствовала демократизации Запада в ХХ веке, в том, что она «заставила буржуинов идти на уступки и стремиться максимально камуфлировать господство». Поэтому соответственно вина Горбачёва состоит в том, что его перестройка привела к гибели СССР как «субъекта мировой политики». Для Андрея Фурсова, как в своё время для певцов большевистской революции Р.Роллана и Ж.-П. Сартра, нет ни красного террора, ни истребления духовенства, ни физического уничтожения коренных русских сословий, ни ужасов насильственной коллективизации, а есть только «субъектность» мировой истории, «субъектность СССР», позволяющая облагородить западное общество».
Никто из критиков моей статьи не мог, даже не пытался привести какие-либо возражения против моей центральной идеи, против утверждения, что на самом деле вся история социалистического строительства в СССР была историей постепенного («шаг вперёд, два шага назад») отступления от марксистского учения о коммунизме. В том-то и дело, что история социалистического строительства в России началась не с НЭПа, как настаивает Андрей Фурсов, а с так называемой политики военного коммунизма, попытки Троцкого, Ларина, Бухарина, поддержанной Лениным в его статье «Очередные задачи советской власти», ввести в жизнь явочным порядком учение Маркса об отмене рынка, денег и денежного обращения, об отмене всех форм частной собственности, даже кооперативной, о переходе к созданию трудовых армий и т.д.
Правда состоит в том, неприятная правда для историка Фурсова состоит в том, что, к несчастью, мы в полном объёме применили на практике учение Карла Маркса о диктатуре пролетариата, что мы, как предлагал Маркс, разделались с «врагами буржуазии», «абсолютизмом»… и «мещанством» «плебейским способом», то есть путём «терроризма» (см. Маркс К., Энгельс Ф.Соч., т. 6, с. 114).
Для меня этот исторический факт, то есть признание, что мы начинали строить коммунизм ещё в 1918 году, очень важен, ибо даёт возможность показать, что на самом деле наш советский строй был попыткой компромисса так называемого научного социализма с жизнью, с требованиями здравого смысла. Как только мы посмотрим на нашу советскую историю с этой стороны, как только мы увидим все шаги ухода от учения о классовой морали, об отмене денег и революционного терроризма, то поймём, что на самом деле Горбачёв шёл не только путём Хрущёва, но и путём Ленина и, как ни странно, Сталина.
Каждый раз компромисс между «великим учением» и жизнью достигался за счёт реабилитации того, что было у нас до революции, до попыток создать социализм. И чем меньше у власти было решимости прибегать к методам «революционной законности», тем больше уступок приходилось делать «буржуазной», «мещанской психологии».
Сначала НЭП – первая контрреволюция, то есть восстановление в правах, правда, частично, частной собственности и экономических стимулов к труду. Потом новая попытка коммунизации страны, сталинская мобилизационная экономика. Но всё равно, при Сталине не произошло полного восстановления военного коммунизма Ленина и Троцкого. Сталин сохраняет экономические стимулы к труду, по крайней мере, для руководящих кадров. Сталин сохраняет частный рынок продовольствия. При Сталине начинается реставрация старой России в идеологии. Сталин, вопреки марксизму, реабилитирует российский патриотизм и российское государственничество, реабилитирует царей-строителей Российской империи, восстанавливает разрушенные в начале тридцатых памятники российских военачальников и, самое главное, реабилитирует русскую, классическую, православную по духу литературу. При Сталине большевики-националисты полностью побеждают большевиков-интернационалистов. Хрущёв со своей оттепелью начинает реабилитацию христианского «Не убий», осуждает сталинизм как насилие над жизнью миллионов людей, по сути начинает отмену так называемой революционной законности и классовой морали.
Брежнев отказывается, по сути, от концепции строительства коммунизма, реставрирует целиком и окончательно ценности частного, индивидуального быта и частного потребления, отказывается целиком от так называемых коммунистических стимулов к труду. Официальная идеология становится ширмой, декорацией, за которой происходит восстановление всего того, что Ленин и Троцкий называли буржуазным, мещанским бытом. Советская литература в шестидесятые, семидесятые и восьмидесятые продолжает критику красного террора и коллективизации с позиций нормальной, общечеловеческой морали. Валентин Распутин и Виктор Астафьев внесли свою лепту в разрушение идеологических устоев СССР.
Конечно, Горбачёв не хотел, ни в коем случае не хотел разрушения сложившейся системы, тем более разрушения страны, главой которой он являлся и которая обеспечивала ему все почести и привилегии руководителя мировой державы. На мой взгляд, у людей, которые утверждают, что Горбачёв просто «продал страну американцам за миллион», не всё в порядке не только с душой, но и с умом. Где вы найдёте безумца, который будет обменивать власть над огромной страной на тридцать сребреников. Горбачёв хотел к огромной власти присовокупить славу и почёт реформатора. Это правда. Но он не понимал, очень долго не понимал, что за славу реформатора он должен заплатить самым ценным, что у него есть, – властью над огромной страной.
Горбачёв, как и все шестидесятники, не понимал природу Октября, природу нашего ленинско-сталинского социализма, который без цензуры и политического сыска не может существовать. Но видит бог, когда он начинал перестройку, ему даже в страшном сне не снился распад СССР, не снился кошмар публичного и во многих отношениях позорного отречения от власти.
Подъёму нашего исторического самосознания, более объективной, научной оценки и причин появления Горбачёва с его политикой гласности и причин последующего распада советской системы, на мой взгляд, мешают не просто левые пристрастия, левые верования нашей всё ещё советской интеллигенции, а растущая с каждым днём ностальгия по Сталину как создателю мировой державы. У народа, который на глазах теряет государственный суверенитет, становится населением «управляемой» извне территории, не может не возрасти уважение к тому времени, когда всё было по-другому, когда СССР был могущественной державой. На фоне Сталина как Верховного главнокомандующего во время Великой Отечественной войны, как отца Великой Победы Горбачёв со своей перестройкой, приведшей к распаду СССР, конечно же, сейчас, в этой новой ситуации, выглядит бледно.
Но надо понимать, что это сравнение необъективно, носит чисто ситуативный характер. Бьюсь об заклад, что никто из тех, кто ныне славит Сталина и поклоняется ему, кто, к примеру, хочет возвращения нынешнему Волгограду имени Сталина, не захочет поменять жизнь в нынешней слабой России на жизнь в сталинском державном СССР. Ни один крестьянин не захочет снова за галочки вместо трудодней работать в сталинском колхозе, не захочет жить без паспорта, под страхом оказаться на 8 лет в лагере за десяток колосков. Ни один из нынешних молодых людей, поклоняющихся Сталину, но одновременно выезжающих отдыхать в Египет, Турцию или Грецию, не захочет жить в стране, отделённой от всего мира и от современной культуры железным занавесом, где надо денно и нощно бояться доносов, сексотов, где страх не оставляет человека даже ночью.
Вся эта нынешняя ностальгия по Сталину и по сталинскому СССР – блажь всё же сытых и свободных людей, не имеющих никаких представлений о тех муках, через которые прошли строители первого социалистического государства на земле. От имени тех, от имени первого поколения советских людей, от тех, кто воевал, кто воспитывал меня и передал мне своё самоощущение строя, при котором прошла значительная часть их жизни, говорю: не надо нам величия сталинского социализма, рождённого прежде всего в страхах и муках миллионов людей. Не надо.
Беру на себя смелость утверждать, что эти воины-победители, пришедшие с фронта, пытающиеся найти себе место в послевоенном СССР, даже если они не были в плену и не прошли через лагеря за Уралом, не страдали, по крайней мере в массе, ни «имперским мессианизмом», ни сознанием гордости за принадлежность к «стране-первопроходцу социализма». Все эти разговоры об исключительной идейности советских людей во времена Сталина, о наличии массовой веры в преимущества социалистического общественного строя, для непосвящённого – для тех, кто не жил, не рос в это время на нижних, народных этажах этой системы. По крайней мере в своей послевоенной Одессе в детстве, среди крестьян, рабочих, обычных мещан, тем более среди бывшей дореволюционной интеллигенции, я так и не встретил человека, который всерьёз среди своих близких, друзей говорил бы о каких-то преимуществах нашего передового общественного строя. Для стариков дореволюционная Россия была утерянным раем. Для тех, для кого детство пришлось на двадцатые, утерянным раем был НЭП. Очень многие ровесники Сталина, даже воевавшие в Гражданскую войну на стороне красных, мечтали о том, чтобы «эта собака умерла раньше них».
Мне кажется, что историк, который прославляет субъектность социалистической державы, которая очеловечила «буржуинов», тоже принадлежит к счастливым постсоветским поколениям, которые не знают, какую страшную цену, моральную и физическую, платили миллионы простых людей за право жить в стране – «первопроходце социализма». Рискну утверждать, что «субъектность», могущество, построенное и созданное в значительной мере и при содействии «шарашек», и при содействии миллионов зэков, строителей Комсомольска-на-Амуре, Беломорканала, канала Москва – Волга и т.д., построенное в значительной мере на костях заключённых, не может быть прочным. Не могла быть прочной и так называемая мировая социалистическая система, где периодически, и в 1948, и в 1956, и в 1968 гг., приходилось усмирять население при помощи советских танков.
Конечно, тот социализм, который мы потеряли из-за перестройки, социализм «хохла» Брежнева и «хохла» Горбачёва, был в десятки раз человечнее и гуманнее, чем социализм Сталина. Но он, социализм второй половины семидесятых – начала восьмидесятых, потому и был человечнее, что шёл вразрез со своей природой. Социализм, где «несут» с поля, с завода, где «несуны» становятся важным субъектом экономики, – это не социализм, а протокапитализм.
На мой взгляд, модный ныне миф о сталинизме как воплощении мечты и природы русского человека, убеждение о том, что самым главным периодом русской истории была эпоха Сталина (этот миф выписан и воспет в книгах Александра Зиновьева), на мой взгляд, оставляет и без того ослабленное русское сознание без каких-либо духовных опор. Русские, если идти за этим мифом, должны остаться без всего, стать народом зеро, полным историческим нулём.
Я очень благодарен редакции, что она сочла возможным опубликовать письмо Н.Г.Богданова, адресованное мне. Но мне думается, что его автор, называя себя гордо «русичем», называя себя патриотом, не отдаёт себе отчёт, что он защищает и к чему призывает. Если то, что было до Хрущёва и Горбачёва, норма, если при Сталине наиболее полно были выражены интересы народа, то получается, что для нас, для нации, нормой является покалеченность, то есть народ без, как он сам говорит, своих «лучших слоёв».
Если Н.Г.Богданов признаёт, что сейчас русский народ является «народом-калекой», если, как он говорит, именно по инициативе большевиков в период с 1917 по 1933 год погибли «русичи» как нация, когда миллионы эмигрировали, были убиты, сосланы, раскулачены и т.д., то как можно тогда славить, защищать систему, приведшую к этой катастрофе, выросшую из этой катастрофы? Как можно славить систему, при которой, если верить Н.Г.Богданову, подавляющая часть населения была маргинализирована? Я думаю, автору письма надо определиться с тем, кто же на самом деле уничтожил «генофонд» русской нации – или большевики, или Горбачёв со своей перестройкой.
Мне не меньше, чем Н.Г.Богданову, дорога память моих русских и, кстати, псковских предков, достоинство русского народа. Но я всё же не могу не признать трудную для меня правду, что большевики побеждали не вопреки «русичам», а, напротив, благодаря им. Белая гвардия побеждала до тех пор, пока она двигалась по землям казаков, украинцев. Но как только она вступила на землю «русичей», подошла к Туле и к Орлу, она столкнулась с враждебным населением.
Ещё больше кастрирует русского человека, лишает его каких-либо шансов на выживание призыв левых почвенников, поклонников Александра Зиновьева, продолжить дело большевиков и полностью лишить русский народ православия. Честно говоря, я, невоцерковленный православный, когда прочитал текст Н.Г.Богданова, то перекрестился. Сначала он говорит, что большевики преступники, ибо уничтожили «лучшие слои русичей», а потом он говорит, что они сделали благое дело, ибо РПЦ – «союзник наших недругов, начиная с татаро-монгольского ига».
Осознаёт ли «русич» Н.Г.Богданов, что, отвергая РПЦ, призывая народ покончить с христианством как с «чужой» религией, он, по сути, становится на путь полной кастрации и без того кастрированного за семьдесят лет советской власти и пятнадцать лет демократии национального сознания русского народа.
С православием у русского человека связаны все его великие духовные подвиги, в том числе и духовный подвиг Сергия Радонежского, с православием связаны все великие воинские подвиги русского народа, в том числе и победа Красной армии в Великой Отечественной войне. С православием связаны все великие мировые достижения русского духа: и великая русская литература Толстого и Достоевского, и православная философия Владимира Соловьёва, Николая Бердяева, Сергея Булгакова.
Когда-то, ещё в самом начале Гражданской войны, русский патриот Пётр Бернгардович Струве мечтал о России, которая рано или поздно освободится от коммунизма, мечтал о новой России, которая будет чтить благочестие Сергия Радонежского, дерзновение митрополита Филиппа, чтить всех, для кого Россия была святыней. Сегодня же мы имеем дело с патриотами, которые предлагают нам чтить наследника Ленина, ненавидящего старую Россию с её святынями, уничтожившего российское духовенство, весь русский мир, чтить его ученика Сталина, по указанию которого взрывали российские храмы – святыни национальной истории, кто уничтожил крестьянина-хозяина, кто добивал недобитые Лениным остатки российской интеллигенции.
Сегодня мы имеем дело с патриотами, для которых дорог режим, где ничего не стоит жизнь человека, русского человека, где каждый в любое время может быть принесён в жертву идее укрепления идейной дисциплины. Им дорог режим, где не просто нет свободы совести, а где человек лишён права на память, на приобщение к вере своих предков, к их быту, традициям, святыням, где человек лишён всех выдающихся достижений своей национальной культуры, где гением слывёт полуобразованный вождь со своим кратким курсом ВКП(б), где миллионы людей, всё крестьянство остаются крепостными без паспортов, где миллионы сидят в тюрьмах, где человек не имеет права на эмиграцию, на знакомство со всеми достижениями современной культуры. Если собственность и богатство русскому человеку во вред, если Бог и религия русскому человеку во вред, если свобода и личное счастье русскому человеку во вред, то зачем ему жить? Только во имя строительства великих пирамид коммунизма и прославления великого вождя?
Хватит. Всё ясно. Если всё это, то есть восхваление и обожествление этого царства насилия, насилия над духом, жизнью и здравым смыслом, и есть настоящая русская судьба, настоящий русский патриотизм, то я, конечно же, не патриот. Лучше уж проявлять снисходительность к несомненным слабостям «хохла» Горбачёва, чем восторгаться садизмом «грузина» Сталина. Так хотя бы можно душу и совесть сберечь. Но всё же, на мой взгляд, люди, которые ни в грош не ставят жизнь и счастье миллионов людей, которые отказывают своему народу в праве на свободу, собственность, религию, в праве на всё человеческое, не патриоты, а садисты, изуверы.
«Литературная газета», № 27, 6-12 июля 2005 года
|
